http://krasavinig.ucoz.ru/load/alina_ch … t/1-1-0-43

Алина Чинючина

Легкой Дороги

Памяти Игоря Красавина

- Ну, давай. – Настя ткнулась мне в щеку ледяными губами. – Не трусь, все будет о-кей. Позвони вечером, ладно?

Я поцеловал жену, перехватил поудобнее пакет, проверил, на месте ли мобильник.

- Будет, обязательно будет, - я бодро подмигнул ей. – Прорвемся! Маринке привет…

Она подняла в ответ руку со сжатым кулачком, глядя, как я ковыляю по лестнице.

На самом деле, все было, конечно, не так радужно. Шеф – так мы называли меж собой профессора Дремова – ничего определенного не говорил, на обходе хмыкал обещающе и оптимистично. Но фишка в том, что у меня уши длинные, а еще я латынь знаю – врачу положено. А Шеф, видимо, забыл, что перед ним коллега, пусть и скромный – куда нам, «скоропомощникам», до них, маститых. И обронил на обходе ассистенту кое-что, а я расслышал. И понял.

Впрочем, варианты я и сам просчитывал, без Шефа. Врач, как-никак. За эти полтора года я столько всякого о своей болячке перечитал – куда там профессорам. И мысль о том, что… словом, и про это думал. И завещание написал – тайком от жены, и деньги позавчера со своей карточки на Настину перекинул, и бумаги разобрал. И Санек, друг верный, обещал, что ежели чего, то он моих не оставит. Ему я верил. У него, конечно, у самого на шее трое, но если что – поможет.

В какой-то степени я был спокоен и, наверное, рад. Постоянная боль, постоянная, непрекращающаяся, измучила меня так, что порой казалось – что угодно, пусть и смерть, но только чтоб уже скорее. Клиники, профессора, бесконечные анализы и уколы слились в один сплошной поток. Я стал понимать тех, кто у нас на вызовах отказывается ехать в больницу – оказывается, страх желтых стен и чужих людей может стать сильнее страха боли…

Завтра операция, завтра все решится. И шансов на то, чтобы эту операцию пережить, у меня исчезающее мало. Потому что сердце. Какое там к чертям сердце у здорового мужика тридцати семи лет, спросите вы. Вот и я так думал, да жизнь обломала.

Впрочем, мы еще поборемся.

Настю только жалко. Она, бедная, за этот год, что я валяюсь, сильно сдала. Еще бы – и семью обиходь, и мужика в больнице развлеки, и денег заработай, потому что из меня в последнее время добытчик – кот наплакал. Глаза ввалились, губы постоянно дрожат, но держится, виду не подает. Ладно, Маринка помогает – в четырнадцать лет мозги, конечно, просыпаются не у всех, но если видишь, как мать изо дня в день колотится…

Мы еще поборемся. Вот только операцию завтра пережить…

Вечер тянулся медленнее обычного. Я позвонил еще раз Насте, бодрым голосом пожелал ей и Маринке спокойной ночи, обещал, что сразу же, как буду в состоянии, отзвонюсь (а то будто не знал, что моя благоверная дежурить завтра будет с утра под окнами). Уже мужики в палате угомонились, уже тишину прорезал мощный храп Авдей Иваныча с койки у окна – а я все лежал, глядя бессонными глазами в пространство. И баранов считал, и ослов гонял – глухо.

А потом я задремал, да как-то очень незаметно, прямо без перехода. Вот только что таращился в темноту, и вдруг – почему-то сильно сдавило сердце, и я оказался… черт его знает где. Но уж конечно не в палате.

Я стоял у края широкой дороги, не асфальтированной, но покрытой чем-то вроде каменных плит. Заросшей, явно не проезжей – в щелях меж плитами росли одуванчики. Солнце светило мне прямо в глаза – день клонился к вечеру, и оранжевый его отблеск окрашивал золотом высокую стену деревьев невдалеке и пыль на обочине. Дул ровный, теплый ветер, ероша мне волосы, небо было голубым и высоким. Лето.

Я постоял немного, прислушиваясь. Тихо. Птицы поют. Нигде ни голосов, ни шума машин, ни вообще какого-то присутствия людей.

Я прекрасно понимал, что это сон, но в то же время все было до удивления реальным – и этот ветер, и запах травы, нагретой за день, и тишина, и даже волосы на моей голове, которые шевелил ветер. Я прислушался к себе – все отлично, нигде ничего не ноет, тело крепкое и упругое, как в двадцать лет… словно ни болезни не было, ни этих месяцев бесконечной боли. Господи, хорошо-то как! Даже если сон – все равно хорошо.

И я пошел по дороге, временами наклоняясь, пропуская меж пальцами пыль с обочины, срывая незнакомые полевые цветы, вдыхая всей грудью свежий почти-вечерний воздух. Как хорошо. Последний раз мы с моими девчонками были в походе позапрошлым летом, еще до всего. А потом уже стало не до того – умерла мама. А потом... может, с ее смерти все и началось, думал я иногда. Стрессы и нервы – они до добра не доводят.

Но теперь я просто шел, шел, шел. И ни о чем не думал.

Не знаю, долго ли я так шагал. Солнце стало совсем низким, нависло над краем горизонта, но местность вокруг почти не изменилась, и усталости я вообще не чувствовал. Даже пить не хотелось. Все тот же свежий воздух, та же дорога. Только деревья отступили от обочины метров на пятьсот, и сама дорога стала песчаной, светло-желтой, мягкой. Я разулся и пошел босиком.

Впереди замелькала синева. Озеро. Я ускорил шаг. Очень захотелось выкупаться… снова ощутить в мышцах знакомую радостную упругость, почувствовать толщу воды под ладонями. Как мы любили с Настей купаться на даче ночами – без всего, кожей чувствуя друг друга... Я почти побежал, на ходу снимая куртку. А когда приблизился, то понял, что не один.

На крошечном песчаном пляжике сидел мужик с удочкой. Сидел так неподвижно, что я сначала принял его за… черт его знает, за что, но уж точно не за живого. И только когда он обернулся, я вздрогнул от неожиданности – и засмеялся.

- Простите… Я вас не заметил… Добрый вечер.

- И тебе добрый, - согласился мужик. – Выкупаться, что ли, решил?

- Да…

- Ну, так давай.

- А я… э… рыбу вам не распугаю?

У нас в дачном поселке были рыбаки – ругались страшно, если кто-то приходил купаться на рассвете. Правда, все равно приходили, но уж крыли они матом – по полной. Днем, правда, их почти не было… как же, дача, дети, бабушки. Где им, рыбакам, с бабушками тягаться.

Мужик махнул рукой и принялся деловито сматывать удочку.

- Лезь давай. Мне на сегодня хватит. А я пока костерок сооружу.

Я фыркал и плескался не меньше получаса, пока не почувствовал, что хватит. Не потому, что замерз или устал, а просто – хватит. Выскочив на берег, я какое-то время постоял под совсем низкими лучами, подставляя им незагорелую кожу. Хорошоооо…

Когда, одетым, я вернулся, костер уже горел, в котелке над огнем что-то булькало. Я принюхался. Мамочки мои, уха. Я ее пять лет не ел…

Сон ли, не сон, а уха была дико вкусная. У моего неожиданного товарища имелся потертый брезентовый рюкзак типа «пузырь», иначе именуемый «смерть туриста», а в нем - и ложки,  и каравай черного хлеба – удивительно вкусного, явно не магазинного, и перья зеленого лука.  Когда, разомлев от сытости, мы отвалились от котелка, в нем, котелке, оставалось едва ли треть. «Аз есмь жертва чревоугодия,  - подумал я, - но на завтрак мы это прикончим». Я уже понял, что ночевать мне придется здесь. Закат догорал над лесом, где-то пронзительно пела вечерняя птица.

- Ты куда идешь-то? – вдруг спросил мужик, окинув меня любопытным взглядом.

Ему было на вид лет пятьдесят или около того. Невысокого роста, щуплый, в помятом и потрепанном жизнью ватнике, заскорузлых штанах и старых рыбацких бреднях, он тем не менее не производил впечатления бродяги. В волосах и бороде пробивалась седина, а взгляд был неожиданно цепким – глаза цвета крепкого чая смотрели молодо и как-то очень по-доброму.

Я пожал плечами, растерявшись.

- Иду. Сам не знаю…

- А откуда? – так же любопытно спросил он.

- Да тоже не знаю. Снится, наверное… - глупым был ответ, согласен, но что еще я мог ему сказать?

- Это как же?

- Да вот так, - отчего-то я не чувствовал ни тени раздражения оттого, что незнакомый этот мужик лезет ко мне со своими расспросами. Кроме того, я был ему в какой-то степени обязан – за ужин. – Получилось так. Меня к операции готовили…

Слово за слово – я выложил всю свою невеселую историю.

- … а потом уснул. Сюда, - и фыркнул – действительно идиотская ситуация.

Мужик крякнул.

- Ну, тогда давай – за знакомство. – Порывшись в мешке, он вытащил пузатую флягу и поболтал в воздухе. Во фляге призывно булькнуло.

- Нельзя мне, - отказался я. – Врачи запрещают.

Мне и вправду было нельзя – там, дома, но не во врачах дело - просто не пил я уже так давно, что почти и не тянуло, забыл, наверное, как оно бывает. А сейчас мне действительно не хотелось, все было слишком хорошо, чтобы стать еще лучше.

Мужик ухмыльнулся.

- Чудак человек, я ж тебе не пойло какое предлагаю. – Он плеснул в мятую жестяную кружку и протянул мне. – На, попробуй.

Это был… ликер не ликер, коньяк не коньяк, а что-то медовое, густо настоянное на травах, солнце, летнем горячем полдне и радости – и без капельки спирта. Напиток чуть горчил, мягко ложась на губы, оставляя на языке приятное послевкусие. Я отхлебнул еще и прикрыл глаза. Хорошо.

- Нравится? Во, - мужик назидательно поднял вверх узловатый палец с прилипшей к нему рыбьей чешуйкой. – А ты отказывался. Тебя зовут-то как?

Я сказал.

- Во, - повторил мужик. – А меня… ну, дядь Петей, что ли, зови, тебе в самый раз будет.

Я кивнул.

Быстро стемнело. Ярче запылал костер, слышнее стал треск поленьев – птица смолкла, и на дорогу упала тишина – такая, какая бывает лишь в лесу. Как же хорошо, елки-палки. А дома ведь все время некогда…. Да и в лес если выедешь – обязательно нарвешься на турье на соседней поляне, которым лишь бы водку пить…  потому мы всегда ходили в горы, с тех самых пор, как Маринка стала способна хоть как-то передвигаться на своих двоих…

- Ну, так куда идешь-то? – прервал мои размышления дядя Петя, и взгляд его стал очень внимательным.

Вот же прицепился.

- Да я и сам не знаю, - снова пожал я плечами. – Я думаю, мне это снится, а раз так – дорога сама выведет.

- А мы посмотрим сейчас, - неожиданно молодо проговорил дядь Петя и подмигнул мне. – Карты не соврут, все скажут.

Из того же «пузыря» он выудил засаленную колоду, поплевал на нее, перетасовал – карты так и летали в его руках, послушно меняя цвет рубашки с золотого на серебряный и обратно. Я обалдело следил за быстрыми движениями, начиная подозревать, что не сон это все, ох не сон…

Поколдовав с полминуты, мужик протянул мне колоду:

- Сдвигай…

Я послушно коснулся колоды мизинцем – карты налились сначала малиновым, потом нежно-фиолетовым свечением, потом развернулись – так, что от вороха картинок запестрело в глазах.

- Так-так… А расскажи-ка ты нам, Симонников Виктор Витальевич, тридцать семь лет и шесть месяцев, женат, не был, не привлекался… ой, нет, чуть не влетел один раз, ну да по молодости с кем не бывает... Врач «Скорой помощи»… ага. Так.

Свистящий веер карт завис в воздухе мостом – и, рассыпавшись, послушно улегся послушной колодой в ладонь хозяина.

- Что же, Витенька,  - дядь Петя снова крякнул и неожиданно ласково и грустно посмотрел на меня. – По всему выходит, и впрямь пора тебе.

- Куда? – тихо спросил я. От внезапной догадки заломило затылок.

Да ну, чепуха какая. Сон. Просто снится, и утром я открою глаза – в палате, и будет операция, и…

Не будет, понял я. Ничего не будет.

Он махнул рукой.

- Дальше, по Дороге. Туда. Я-то думал, может, напутал ты чего да без спросу пришел – ан нет, все чисто. Прямая твоя дорога будет, Витенька. Легкая.

- Это что же… - я неожиданно задрожал, - значит - все?!

Он кивнул, прямо и строго глядя на меня.

- Но… - я вскочил, отшвыривая ногой котелок с остатками ухи. – Но – почему? Почему?! Я не хочу! Я молодой еще, я жить хочу! Какого черта? На свете куча людей, которые… которым давно сдохнуть пора… чем я хуже тех, кто ворует и убивает? Почему – меня?

- Господь с тобой, Витенька, - так же ласково проговорил дядь Петя. – С чего ты взял, что смерть – это кара? Неправда это. Разве только в наказание бывает - такое? – и он повел рукой вокруг. Взметнулось на мгновение пламя костра, выхватывая из темноты заросли кустарника, деревья, ярче пахнуло свежим, ароматным воздухом.

- А разве нет? – я  говорил теперь с  трудом – свело горло.

- Не всегда. Бывает, конечно, но это – если уж совсем скатился человек, если профукал все, что дано было, или не понял, кто он и зачем живет. Но и дорога у него – иная, каменистая или скользкая, с ветром и дождем, гнилая. Вот тогда и забирает его Господь, чтоб еще бОльших бед не наделал. А бывает и иначе – если выполнил все, что на Земле должен был сделать. Успел. Закончил. Вот как ты. Мы-то думали, ты в сорок три придешь, а ты вон какой оказался – раньше успел. Тридцать два человека от смерти спас? – он загнул палец. – Спас. Дочку родил? – загнул второй. – Родил. Матери поминки справил, друга из беды вытащил, когда нужно было. Вот и все, Витенька. В нужном ты месте в нужное время оказался…

- Но дочка… - прошептал я. – Маринка… как же она без меня? Ведь ей четырнадцать только, как же они…

- До двенадцати только дети идут по жизни рядом с родителями, - строго проговорил мужик. – Дальше – сами. И не говори, что не знал ты про это – читал недавно.

Я опустил голову.

- А Настя… как она без меня?

- А это ее судьба и ее путь, - так же строго ответил дядь Петя. – Она для того на Землю пришла…

- Ну и к чертям такую судьбу! – крикнул я.

И, резко развернувшись, стискивая кулаки, зашагал от озера в обратную сторону – в запах листвы и пыли, в ночь, по темной дороге… сейчас я проснусь, сейчас!

А она уплывала из-под ног, эта дорога, и плиты раскалывались под ступнями, и трава оплетала ноги. А потом впереди встала сплошная стена деревьев, и я остановился. И все завертелось перед глазами, и совсем рядом ярко запылал костер и пахнуло озерной прохладой и свежей ухой.

Нет мне хода назад.

Я опять опустился на землю, стиснул голову руками.

- Видишь, Витенька, - тихо сказал дядь Петя совсем рядом, - нет тебе хода назад. Нужно так, понимаешь?  И не бойся. Это не страшно вовсе, наоборот. И не больно. Просто, как рассветет, пойдешь – прямо. Вот и все,  - он улыбнулся. -  Нечасто у нас такие, как ты, попадаются – чтоб без ухабов да без кочек. Дорога твоя легкой будет. Так что иди.

- Почему - легкой? – спросил я, словно это могло хоть что-то изменить.

- Так люди же, Витенька, - словно удивился дядь Петя. – Те, кого ты вытащил – они ж за тебя каждый день Господа просят. Хоть и не все, конечно… Вот их молитвами и выстлана дорога твоя, как кирпичиками, и идти тебе легко...

- Что, - я усмехнулся, - даже Суда не будет?

- Какого? – он смотрел на меня грустно.

- Ну, этого… Страшного…

- А зачем? – удивился дядь Петя. – Все, что ты в жизни успел совершить, и плохого, и хорошего, ты и сам знаешь. А уж Господу и подавно все известно, так за что же судить тебя? Плохие твои дела камешками под ноги лягут, споткнешься. Да только их мало у тебя, это я точно говорю….  – и он засмеялся, и такой светлой и доброй была его улыбка, что и мне захотелось улыбнуться в ответ.

Мы помолчали. Тихо догорали дрова, рассыпая снопы ярких искр.

Потом край неба над нашими головами посветлел, ночная тьма посерела и разошлась, стали отчетливо видны кромка деревьев и бледная полоса над краем леса. Зачирикали, просыпаясь, птицы.

- Дядь Петь… - я помедлил, не решаясь спросить. – А что будет – там? Ну, куда дойду?

- Иди – и узнаешь, - ответил он. – У каждого там – свое, а что у тебя – мне про то неведомо. Я ведь привратник просто, а не сам Господь. Он – знает. Иди, голубчик. Пора тебе. А о жене и дочке не грусти. Встретишься ты с ними, и сам не заметишь, как время пройдет. Это у них там оно долго тянется, а для тебя промелькнет… потому что нет его здесь, времени-то. Но то, что вы встретитесь, это я тебе точно говорю, - дядь Петя улыбнулся и хлопнул меня по плечу. – Карты врать не станут…

Он протянул мне флягу.

- Глотни на дорожку.

- А долго идти? – спросил я, припадая к фляге.

- А кто его знает? – вопросом ответил он. – Говорю же – нет здесь времени, оно все твое. Ну, удачи тебе. И –  легкой Дороги.

И он протянул мне руку, и я пожал его мозолистую, твердую ладонь.

И, не оборачиваясь, пошел по дороге, вымощенной серыми плитами. На миг мелькнула было мысль – Маринка, но ушла, скользнув по краю сознания. Все земное оставалось позади, а я шел – туда, где небо было высоким и светлым, где над горизонтом всходило солнце.

Алина Чинючина   
10.08.2009

В жизни перед тобой всегда будет две дороги: одна верная, другая скользкая. Скользкая дорога всегда легкая, она будет притягивать тебя, но правильная дорога всегда трудна, на ней много трудностей и преград. Если ты выберешь скользкую дорогу, то может быть ты добьешься цели, будешь счастлив… но…. в конце ты проиграешь. Если выберешь верный путь, то вначале будет много трудностей, бед, проблем, неприятностей, но в конце ты обязательно выиграешь.

О самом отвратительном на свете

В американском аэропорту Кеннеди журналист проводил опрос на тему: «Что, по вашему мнению, является самым отвратительным на свете?» Люди отвечали разное: война, бедность, предательство, болезни… В это время в зале находился дзэнский монах Сунг Сан. Журналист, увидев буддийское одеяние, обратился со своим вопросом к монаху.

А монах задал встречный вопрос: «Кто вы?»- «Я, Джон Смит». – «Нет, это имя, но кто Вы?» - «Я телерепортёр такой-то компании». - «Нет. Это профессия, но кто Вы?» - «Я человек, в конце концов!» - «Нет, это Ваш биологический вид, но кто вы?» Репортёр наконец понял, что имел в виду монах и застыл с открытым ртом, так как ничего и не смог сказать.

Монах заметил: «Вот это и есть самое отвратительное на свете - не знать, кто ты есть».

Отредактировано БегущаяВдаль (2nd Sep 2012 18:48:28)

Автор  Жучка-Юла

                                    Заговор

    - Итак, тайное заседание объявляю открытым! – торжественно сообщила Душа.
   
    - А ты уверена, что он не застукает нас? – уточнила Женственность.
    - Разум занят сейчас другими вопросами, - подсказала Интуиция.
    - Не будем отвлекаться. Итак, Сердце болеет и черствеет с каждым днём, - продолжила Душа и попросила:
    - Рассказывай, тебе нужно выговориться.
    Вздохнув, Сердце немного покряхтело, поворочалось, и тихий, уставший голос понёсся над собравшимися:
    - Я устало, я болею. Когда я слышу этот дикий скрип, мне становится ещё хуже.
    Когда Разум окружил нас неприступным частоколом, поначалу я верило, что это во благо. Хотя уже тогда Интуиция предупреждала о возможных последствиях.
    Небольшая калитка, которую он оставил, жутким скрипом сигналит ему о любых посетителях, рискнувших заглянуть ко мне, а также и о моих попытках выйти навстречу.
    Он строго контролирует меня, да и вас.
    Как только наша безопасность, в его понимании, оказывается под угрозой, срабатывает система защиты, выдворяющая любого, посягнувшего на моё общество.
    Я черствею в одиночестве и болею.
    - Спасибо, дорогое Сердце. Кто ещё желает высказаться? – спросила Душа.
    - Я могу добавить, что он закрыл глаза и уши, дабы не замечать моих подсказок. Голос мой становится всё слабее и тише. А теперь Разум придумал ещё и оговорку, что я не работаю. И мне остаётся только грустить в обществе черствеющего Сердца, - пожаловалась Интуиция.
    - Меня тоже постоянно контролируют, - вступила Женственность, - как только мне удаётся выбраться и распустить свои чары, система защиты тут же загоняет меня обратно за частокол.
    - Подведём итоги, - мягко сказала Душа. – Что мы имеем: черствеющее Сердце, невостребованную Женственность и неработающую Интуицию. Мне самой пока ещё удаётся вести переговоры, хотя Разум и мечтает о моём подчинении.
    Далее, имеется система защиты, активируемая Разумом, как только нас посещает надежда.
    А для контроля наших действий и гостей, мы помещены внутрь частокола с малюсенькой скрипучей калиткой.
    Предлагаю не сдаваться и рассмотреть план действий по выходу из сложившейся ситуации.
    Задача не простая. Мы должны усыпить бдительность Разума и освободиться. Понадобятся все наши силы и умение.
   
    Сердце и Женственность тяжело вздохнули, а Интуиция слегка посветлела.
   
    - Мы истощены и измучены, о какой борьбе может идти речь? - спросили они хором.
   
    - В нашей ситуации это как раз то, что нужно, - утешила Душа.
    Для начала ты, Сердце, должно разболеться ещё сильнее, от всего себя. Тогда у меня будет отличный повод озаботить Разум. Я заранее знаю его методы: отмашка поначалу и таблетка. Не прекращай болеть, пусть он почувствует, что болезнь угрожает нашему телу и существованию.
    Я, помимо сердечных болезней, уже подкинула ему парочку проблем. Пускай распыляется, лишь бы не мешал.
    - Что нам это даёт? – спросила Интуиция, уже начиная предвидеть.
    - Пока Разум будет занят жизненно важными проблемами, мы обманем систему защиты! – торжественно провозгласила Душа. И, немного помолчав, добавила:
    - Мы смажем калитку!
    Немое удивление не смогло разрушить её уверенности. Да и что может разрушить намерение Души следовать своему пути?
    - Пока мы с Сердцем будем отвлекать Разум, вы, Женственность и Интуиция, приготовите смазку. Возьмёте немного моего света, добавите сердечной теплоты, женственной мягкости и интуитивного шёпота. Полученным составом смажьте калитку хорошенько и проверьте, насколько бесшумно она открывается.
    С этого момента у вас появится возможность пробираться за частокол незаметно. Делать это нужно аккуратно, не обращая на себя внимание Разума.
    Женственность, береги силы, проявляй себя мягко, выступить во всей красе успеешь ещё. Промелькни во взгляде, выгляни из выреза блузки, сделай плавной походку.
    Интуиция, соберись и наблюдай. Как только почувствуешь душу, способную разрушить частокол Разума, открывай калитку и помогай Женственности выступить вовремя, да не переборщить.
    Ну, что ж, все готовы? Приступаем.
    Сердце, начинай.
   
    * * *
   
    - Что-то подзапустили Вы сердечко. Рекомендую стационар. Постараемся разобраться, насколько всё серьёзно, да и Вы отдохнёте. Я буду лично Вас наблюдать.
   
    - Нет, доктор, стационар – это уже слишком! У меня столько проблем! - изо всех сил завопил Разум.
    Тёплая ладонь мягко легла на руку пациентки:
    - А все остальные проблемы будете решать, когда поправитесь. Сейчас ваше здоровье гораздо важнее.
   
    - Ой, – смутилась Женственность.
    - Ага! – подтвердила Интуиция.
   
    - Давай-ка подумай, в этом теле можно ещё жить и жить, соглашайся! – требовала Душа.
    - Хорошо, доктор, уговорили, - смирился Разум. – Немножко отдохнуть мне действительно не помешает.
   
    * * *
   
    Душа с удовольствием наблюдала за кооперацией Женственности с Интуицией. Они всё чаще появлялись в нужное время в нужном месте.
    Сердце оттаяло и окрепло уже настолько, что было готово для главного шага.
   
    Интересно, а что это там за шум?
    Хм…
    Мужественность симпатичного доктора разбирает частокол вокруг Сердца.
    Разум, очнувшись от изучения медицинских карт и инструкций к медикаментам, активирует систему защиты.
    - Берегись! – гремит шёпот Интуиции.
    Озарённое Любовью Сердце расширяется, наполняется душевным светом и сметает остатки частокола.
    Женственность открыто выходит навстречу Мужественности.
    - Вперёд! – мягко шепчет Интуиция.
   
    * * *
   
    - Как ты могла так подставить меня? – вопрошает побеждённый Разум. – Что мне теперь делать, как защищаться?
    - Ты чуть не угробил себя своей защитой, - мягко напоминает Душа.
    - И ты подло воспользовалась моментом, чтобы свергнуть меня?
    - Я? Боже упаси, мне просто понравилось в этом теле, да Интуиция намекнула мне присмотреться к душе доктора. Кстати, когда отбросишь свои понты, думаю, тебе понравиться действовать сообща.
    - А кто теперь главный, ты, что ли?
    - Главный? – Душа хохочет от всей себя, любуясь на купающиеся в Любви Сердца.

Сидя за круглым столом, души выбирали свой следующий урок. Тут встала смелая и сильная душа:
- В этот раз я иду на Землю, чтобы научиться прощать. Кто поможет мне в этом?
Души с сочувствием и даже немного испуганно заговорили:
- Это один из самых сложных уроков… Ты можешь за одну жизнь не справиться… Ты так будешь страдать… Нам так тебя жаль… Но мы тебя любим и будем помогать…

Одна душа сказала: "Я готова быть рядом с тобой на Земле и помочь тебе. Я стану твоим мужем, в нашей семейной жизни многие проблемы будут по моей вине, а ты будешь учиться меня прощать".

Вторая душа вздохнула: "А я могу стать одним из твоих родителей, обеспечить тебе тяжелое детство, затем вмешиваться в твою жизнь и препятствовать в делах, а ты будешь учиться меня прощать".

Третья душа произнесла: "А я стану одним из твоих начальников, и часто буду относиться к тебе несправедливо и высокомерно, чтобы ты могла учиться испытывать чувство прощения".

Ещё несколько душ согласились встретиться с ней в разное время для закрепления урока…
Итак, каждая душа выбрала свой урок, они распределили роли, продумали взаимосвязанный план жизни, где они будут друг друга обучать и наставлять, и спустились для воплощения на Землю.

Но такова уж особенность обучения душ, что при рождении их память очищается. И лишь некоторые догадываются о том, что многие события не случайны, а каждый человек появляется в нашей жизни именно тогда, когда мы больше всего нуждаемся в уроке, который он с собой несет…

и вот

просто необходимо расклеить у стен храмов)
Зёрна истины.