Цыганские имена женские

Баваль - "ветерок"
Бахт - "счастье"
Вита - "ива" (у немецких цыган)
Гили - "песенка"
Гита - "песня" (санскр.)
Годявир -"умница"
Гожы, Гожинька - "красавица"
Гюли - "роза" (у югославских цыган)
Зора - "заря"
Каце, Кхаца - "котёнок, кошечка"
Кхамали - "рыженькая"
Лачи - "славная"
Лила - "игра" (санскр.)
Лолы - "красная"
Лулуди - "цветок"
Мача, Муча - "котёнок, кошечка"
Папуша - "куколка"
Патрина - "картинка"
Рада, Радда, Радыма - "радость"
Раджи - "принцесса"
Ратри, Ратори - "ночка"
Ружа - "рыженькая"
Сарра - "утро" (у финских цыган)
Славутна - "славная, замечательная"
Фрайда, Фрейда - "радость" (у немецких цыган)
Чарген, Чергэн - "звезда"
Чирикли - "птичка"
Шанита, Шанта - "спокойная" (санскр.)
Шукар - "красавица"
Ягори - "огонёк"

Цыганские имена мужские

Бар - "камень"
Баро - "важный, главный"
Бахтало - "удачливый, счастливый"
Бахти - "счастливец"
Годявир - "умный"
Гожо - "красавчик"
Гозело -"умный"
Гудло - "милый"
Зурало - "силач"
Ило, Илоро - "сердце, сердечко"
Кало - "чёрный, черныш"
Куч - "драгоценный"
Кхамало - "рыжий; солнечный"
Лачо - "славный"
Лоло - "красный"
Лошало, Лошано - "весёлый"
Ману, Мануш - "человек"
Руп, Рупа - «рубль» (любая целая денежная единица)
Сонакай - "золотце"
Цагар, Тагар, Тагари - "царь, король"
Чандер, Шандор - "месяц" (санскр.)
Чирикло - "соловей"
Шуко - "красивый"

Источник >>>

Семейные и календарные обычаи цыган

Свадебные обычаи и обряды.

Свадебная обрядность цыган в этнографической литературе практически не описана, а на то, что в ней можно найти, надо полагаться с большой осторожностью.
Например, в 1838 году петербургская газета «Северная пчела» рассказывала русскому читателю, что жениху безразлично даже кровосмесительство: «Не зная религии, не знают они и брачных союзов: у них нет законного, установившегося обряда свадьбы. Четырнадцатилетний мальчик берёт первую попавшуюся ему девушку, даже из родных и женится на ней.»
Конечно, это пресловутый «взгляд извне». Автору казалось, что молодой цыган не обращает внимания на волю родителей: сам выбирает кого захочет, сам устраивает свадьбу. Такая точка зрения безусловно ошибочна. Ещё хуже, когда «исследователь» описывает свадьбу, не зная толком предмет. Так, в 1874 г. М.Мостовский в «Этнографических очерках России» написал следующее:
«Брачный обряд совершают цыгане следующим образом. Перед выбранным из среды семейства старшиною, жених и невеста разбивают глиняный горшок, присутствующие внимательно считают черепки, число которых и определяет на сколько лет заключен брак».
Фактически, это перелицованная сцена из романа «Собор парижской богоматери» Виктора Гюго:
«Цыганский герцог молча принёс глиняную кружку. Цыганка подала её Гренгуару.
-Бросьте её на землю, - сказала она.
Кружка разлетелась на четыре части.
- Брат! - произнёс цыганский король, возложив на их головы свои руки. -Она твоя жена. Сестра! Он твой муж. На четыре года. Ступайте.»
Существуют, конечно, и более достоверные описания. В книге Рихарда Либиха свадьба описана следующим образом: молодые люди становятся перед вожаком на колени, клянутся во взаимной любви и обмениваются кольцами, если случайно имеют их. «Затем начальник берёт глиняную кружку с вином, льёт несколько капель на голову молодых людей, выпивает остальное за их здоровье, и бросает сосуд вверх, чтобы он, упав, разломился. Чем больше при этом бывает разбитых кусков, тем больше счастья предстоит молодым людям. В этом заключается весь обряд бракосочетания цыган, и он довершается едою, питьём, играми и пляскою... Позднее и при удобном случае, молодые супруги венчаются в церкви, но не потому, что находят это действительно нужным, а лишь с целью получить законный дорожный паспорт».

Цыганская свадьба. У ног молодой четы – разбитый на счастье кувшин. Гравюра 1890 года.

В дореволюционной русской этнографической литературе мы можем также найти некоторые достоверные подробности. Ткачёв пишет: «Свадебные обряды у цыган отличаются какой-то безалаберностью, но есть что-то такое, что указывает на существование у цыган своих обрядов. Так, например, свадьба непременно играется в шатре, на выгоне; когда отец невесты идёт в шатёр к сватам, то мать жениха прометает перед ним дорогу и посыпает её песком; во время пира старики сидят на почётном месте. Но за общей беспорядицей..., пляской... нельзя ничего разобрать».

Из всех работ, написанных в XIX веке, так или иначе касающихся свадебной обрядности цыган, выделяется работа неизвестного автора, которая содержится в большом томе под названием «Опыт описания Могилёвской Губернии...». Четыре страницы этого тома содержат относительно верное описание цыганской свадьбы, а также сватовства, венчания. Среди современных исследований нельзя не назвать диссертацию Н.Ф.Кисилёвой, в которой она, основываясь на богатом полевом материале, подробно рассматривает свадебные обычаи, а также взаимоотношения в семье русских цыган.
Обряды свадебного цикла у разных этнических групп имеют свои локальные особенности. Ареал формирования и кочевья каждой из них различался, соответственно, цыгане заимствовали некоторые черты культуры народов, среди которых жили долгое время.

Заключение брака при помощи сватовства было наиболее распространённым явлением. Наряду с этим, в конце XIX - XX веках существовали и другие формы (речь о них пойдёт ниже).
Цыгане могли засватать своих детей, когда те были ещё грудными. Родители договаривались о том, что по достижении детьми определённого возраста состоится свадьба. Такая договорённость соблюдалась строго. Эта форма заключения брака существовала у многих групп - у русских цыган, а также у сэрвов, кэлдэраров и прочих. Иногда цыгане сватали девочку лет 9-10, и, если родители девочки были согласны, то её брали к себе в шатёр и она жила у них до 13-15 лет, а затем устраивалась свадьба. Кроме того, у кэлдэраров существовал обычай обмена дочерьми-невестами, по-цыгански это называется те кэрэс пе скимбате. То есть, отдавая дочку замуж, брали сестру жениха в жёны своему сыну. При обмене невестами обычного выкупа, о котором подробнее мы ещё будем говорить, не давали, и это было выгодно обеим семьям.
У всех групп цыган была распространена и такая форма вступления в брак, как кража невесты. Это было вызвано, прежде всего, экономическими причинами - не было денег на свадьбу, или для уплаты выкупа. Но чаще к похищению прибегали, если родители не позволяли юноше и девушке вступить в брак. Вообще, умыкание по взаимному договору или насильственные, не фиктивные похищения, предусмотрены обычаями цыган, но они вовсе не являлись господствующей формой заключения брака (как это принято думать). Кроме того, сами цыгане этого не приветствуют. Исход таких побегов бывает двоякий: либо молодые так устроят побег, что их не догонят (тогда через некоторое время они возвращались в табор, где их принимали как мужа и жену). Если же юношу и девушку успевали догнать, развязка могла быть самой трагической. Данная тема отражена и в цыганском фольклоре.

Местами знакомств молодых людей были, в основном, ярмарки, на которые съезжались разные цыганские таборы. Надо заметить, что нравственные нормы таборной жизни сковывали естественное поведение юношей и девушек. Они не должны были проявлять симпатию друг к другу, не имели права встречаться наедине. Такие встречи сурово наказывались и ложились тяжёлым позором на семью девушки. Юноша, как правило, не выбирал себе невесту, это делали его родители; то есть свадьбу в таборе устраивали по решению старших.
Конечно, может показаться, что этот обычай жесток, что он подавляет личность. Но во-первых, и у всех окружающих народов родители решали судьбу детей, а во-вторых, цыгане больше, чем другие нуждались в родительском диктате.
Поясним нашу мысль. Оседлое население могло позволить детям некоторые вольности. Например, немецкий парень может выбрать не одну, так другую немецкую девушку из того же города или той же деревни. Гораздо «опасней», если цыганская молодежь начнёт искать счастье на стороне. Чтобы этого не случилось, в таборах шли на упреждение. Родители женили детей в тринадцать-четырнадцать лет. Такие ранние браки были нужны, чтобы удержать подрастающее поколение в рамках традиционного образа жизни. Учитывая, что численность цыган не так уж и велика, это была радикальная, но необходимая мера. Без ранних браков, заключённых по воле старших, цыгане вряд ли сохранились бы как народ. Не имея своего государства, не имея единой территории, или единой веры, они вполне могли раствориться в иноэтничной среде. Надо сказать, что и в наше время возраст вступления в брак по-прежнему довольно ранний. Теперь, конечно, крайне редко можно увидеть молодожёнов 14-15 лет. Но во всех наблюдаемых случаях брачный возраст варьируется в малых пределах - 16-20 лет.

Браки могли заключаться между представителями разных этнических групп, хотя наиболее одобрялись браки внутри своей группы (лишь бы брачующиеся не были родственниками).
При выборе невесты цыгане руководствовались, во-первых, её происхождением ( то есть богатством и репутацией её родителей), во-вторых, её красотой, в-третьих, её деловыми качествами.
Свадьбы у цыган устраивались в любое время года, но чаще всего летом. Исключение составляло время православных постов и траурных дней.
Несколько слов необходимо сказать также и об экономической стороне заключения брака. У кэлдэраров и крымских цыган за невесту надо было платить выкуп. Это делалось до свадьбы - во время или после обряда сватовства. Выкуп (у кэлдэраров - андо васт - буквально «в руку») - это отчасти знак уважения семье жениха, отчасти компенсация отцу невесты за то, что он лишается потенциальной добытчицы. Размеры выкупа определял во время сватовства отец невесты, руководствуясь степенью зажиточности семьи жениха. У кэлдэраров за невесту платили золотыми монетами (галби). В конце XIX- начале XX века самый маленький выкуп был пять десятирублёвых монет, самый большой - тридцать. У крымских цыган размер выкупа также определял отец невесты во время сватовства. Цыгане «торговались», хотя, конечно же, торг шёл в шуточной форме. Бывало и такое, что родители жениха не были богаты, но отец невесты хотел отдать дочь именно в эту семью. Тогда он давал часть денег на выкуп своему свату. Целью такого поступка было распространение слуха, что он взял за дочку большой выкуп.
К сожалению, данный обычай усугублял подневольное положение женщины в новой семье. Родители мужа, заплатив золотом за невестку, считали себя полноправными её хозяевами. Видимо, поэтому появился обычай возврата части выкупа в виде подарка молодым (застря). Это происходило на второй день свадьбы, когда гости преподносили дары молодым. Таким образом, родители старались облегчить жизнь дочери. У кэлдэраров сначала возвращали четверть, затем половину, а сейчас и весь выкуп. У крымских цыган на сегодняшний день обязательно возвращают весь выкуп - в противном случае отца невесты осуждают все без исключения цыгане.
Кроме упомянутых двух этнических групп, ни у кого из российских цыган такого обычая не было. Если у крымов появление выкупа (то есть калыма) легко объяснить вероисповеданием (они мусульмане), то христиане кэлдэрары испытали обрядовое влияние турок-османов, не меняя религии. Их первоначальный ареал кочевья находился на территории Османской империи.
Расходы на свадьбу чаще всего брали на себя родственники жениха; иногда, по договорённости, делились пополам с родителями невесты. О приданом у цыган при сватовстве девушки вообще не упоминалось, однако, оно обязательно давалось - это были перины, подушки, одежда и золотые украшения.
На свадьбу гости преподносили молодым подарки в виде ценных вещей или денег. «Мандар ханцы катар о Дел май бут» - «От меня немного, от Бога больше», - приговаривали цыгане, преподнося молодым дары. Иногда собранные дары окупали свадебные расходы.

Сватовство проходило по строго регламентированному ритуалу. В шатёр невесты приходили родители и родственники юноши; двое из них назывались сватами. Они-то и вели переговоры с родителями невесты. Невеста могла не знать о приходе сватов, но, если она и узнавала об этом заранее, то всё равно никогда не присутствовала при этом до тех пор, пока её не позовут.
Во время сватовства разные группы цыган использовали различные атрибуты. Так, кэлдэрары обязательно несли в шатёр невесты плоску - бутылку вина, украшенную лентами и золотыми монетами. Если отец невесты ставил её на стол, значит здесь готовы были принять сватов. У русских цыган эту роль играло дрэвцэ - ветка дерева, желательно березы, украшенная платком, лентами и денежными купюрами. Чем богаче было дрэвцэ, тем благосклонней были к гостям родители. У крымов родителям невесты нужно было привести хотя бы двух овец, украшенных цветными лентами и золотом. Кроме того, после договорённости о выкупе за невесту и об условиях свадьбы, на стол ставится заранее испечённый родственницами жениха пирог, закрытый платком. Платок надо сдёрнуть, и потом каждый из присутствующих отламывает по куску пирога. По поверью, тот, кто первый сумел это сделать, счастливо женит своих детей. Этот пирог так и называется - свадебный. Считается хорошим знаком, если каждый, кто отломил кусок от этого пирога, принесёт его своим детям. После этого обряда платится выкуп за невесту.

* * *

Обычаи, связанные с воспитанием детей.

Многие исследователи цыганской жизни считали, что кочевые цыгане не уделяли никакого внимания целенаправленному воспитанию детей, и их внешний вид родителей не заботил. Вот, например, какое описание мы встречаем в литературе: во время холодной зимы нагой цыганёнок жаловался, что ему холодно. «На, дитятко, - отвечала ему мать, - верёвку, опояшься ею, тебе будет теплее».

Более правдоподобно другое описание - тоже из русского журнала, но увидевшее свет тридцатью годами позже. Рассказывая о венгерских цыганах, автор подчёркивает, что родители снимают с себя последнее, чтобы дети могли выжить на снегу. «...Цыган умеет переносить голод, и потому довольствуется малым, - начинает он, - тяжко им только зимою, когда настаёт неумолимое холодное время. Свою одежду, лохмотья и куски меха, взрослые охотно отдают голым детям, чтобы хоть сколько-нибудь защитить их, и тогда сами сильно терпят от зимних морозов.» Далее в репортаже говорится, что «суровое время года заставляет цыган Трансильвании зарываться в землю подобно барсукам и лисицам», и описывается устройство примитивной землянки.

И хотя многие цыгане были настолько бедны, что не могли обеспечить своё потомство материально, их дети не были обделены добрым словом и участием.

При кочевом образе жизни у отца с матерью не было другого выхода, как приучить детей к дождю, ветру, жаре и холодам. С самого раннего возраста они имели закалку, позволяющую терпеть зимнюю стужу. И с этой точки зрения цыгане были совершенно правы. Их потомство было крепким и жизнеспособным. В XIX веке не зря писали, что «для цыганёнка ничего не значит пробегать с полчаса или более по снегу совершенно голым и босым. Отогревшись в шатре у костра, он может опять бегать по снегу столько же.»
С переходом к оседлости, с появлением материального достатка изменились и родительские установки. Стоило цыганам обзавестись собственными домами, как они без сожаления отказались от обычаев предков. Теперь дети всегда одеты по погоде и закалены не больше, чем их сверстники других национальностей. Отсюда ещё раз следует, что пресловутые врождённые свойства - это расистский миф. Измени условия - изменятся и обычаи.

Таборные цыгане не любили наказывать маленьких детей. Цыган очень привязан к детям, - пишет немецкий автор XIX века, - но при этом его любовь часто доходит до губительной слабости. Только в пылу гнева он наказывает ребёнка, и обыкновенно вслед за тем осыпает его ласками и выказывает раскаяние.»

Со стороны могло показаться, что маленьким цыганам вообще всё позволено. Дети с утра до вечера носились, шумели. Для табора это был постоянный звуковой фон. Но, начиная с шестилетнего возраста, девочек уже учили вести хозяйство. Часто они ходили с матерью на заработки. Им внушалось уважение к мужчине - отцу, братьям. Мальчики тоже приучались к труду: они чистили песком вылуженные котлы или раздували меха в кузнице.
Таким образом, несмотря на кажущееся отсутствие воспитания, оно исподволь шло. Вследствие этого вырастали люди гостеприимные, почитающие старость, имеющие чувство ответственности за семью. Происходило это потому, что, предоставленные самим себе, дети впитывали, как губка, этические нормы табора. Обрядность, праздники, повседневные дела - всё происходило у них на глазах. Уважение к авторитету старших уже к семи-восьми годам было огромным..
В кочевом таборе значительную роль играла устная традиция. Многое из того, что делалось, сопровождалось пословицами и поговорками. Опыт и этику народа, отлившиеся в чеканную форму, дети воспринимали, как говорится, с молоком матери. Это не требовало особых родительских усилий.
Сами собой развивались способности к танцам и музыкальный слух. Поводов для праздников в таборе всегда было много. Свадьбы, крестины, Рождество, Пасха, Троица, и так далее. Дети видели, как веселятся взрослые и подмечали, каким уважением пользуются искусные певцы и танцоры. Ясно им было и то, как ценятся в женихе или невесте умение петь и плясать. Естественно, дети подражали «манере», «хватке» самых талантливых цыган. Благодаря этому, традиция народного творчества никогда не прерывалась.
В каждом таборе был пожилой человек, знающий немало сказок, баллад, легенд, историй из цыганской жизни. Вокруг него всегда собиралось много детей. Так, при отсутствии школы, подрастающее поколение расширяло свой кругозор, узнавало о своём прошлом.
Уже в детском возрасте цыган был лишён возможности любых контактов с местным населением, кроме деловых. Постоянно ощущая презрительное отношение к себе окружающих, он начинал негативно относиться к иноплеменникам. Дети всем своим существом воспринимали статус отчуждённости и замкнутости. Самым тяжёлым упрёком для них было сравнение с не цыганами. Эта психологическая установка сохранялась очень долго, тем более, что коренное население тоже не особенно стремилось преодолеть психологический барьер. Дети видели что к табору со всех сторон проявляют презрение, и невольно начинали платить окружающим той же монетой. Это естественный ход вещей. Трудно найти желающих чувствовать себя хуже других. Таким образом, чёткое деление мира по принципу ром - гажё (с возвеличиванием собственных норм поведения) логически вытекает из того, что цыгане желали сохранить душевное равновесие.

Источник >>>

Похоронные обряды.

В условиях кочевья у цыган не было возможности обращаться за профессиональной медицинской помощью. Лечились, в основном травами, средствами народной медицины, заговорами. Если в таборе заболевал хотя бы один человек, все ждали, пока его вылечат, и не трогались с места.
Как и у всех народов, у цыган существовало много примет, которые предсказывали беду, в том числе скорую смерть человека. Так, например, появление дятла рядом с жилищем – к покойнику, его так и называли - чириклы муликаи – буквально – мертвецкая певица. У цыган Боснии такая птица - кукушка, в Польше - сова.

«Най мишто те мэсурис ле манушес» - «нехорошо измерять человека», - говорят цыгане (ведь измеряют человека, когда покупают ему гроб). Большое значение придавали они толкованию снов, которые, по народным верованиям, могли быть предвестниками смерти. Так, видеть во сне выпавший с кровью зуб - примета, означающая скорую смерть близкого человека. Кстати, аналогичное суеверие существовало и у других народов, например у югославян.

Согласно представлениям цыган, душа живёт в теле человека только до его смерти. После смерти она покидает тело и витает около земли сорок дней, после чего отправляется в «страну мёртвых». В таборе верили, что в этот период душа может вернуться туда, где жил покойный, поэтому в шатре умершего человека ставили для неё воду, а иногда и еду, чтобы душа «не рассердилась» и не навредила живым. Душа иногда может покидать тело и при жизни человека - это происходит во время болезни. У цыган Франции существовал обычай: ко рту умирающего подносили птицу, чтобы в неё переселилась душа умершего, а потом отпускали птицу на волю. Цыгане Трансильвании верили, что «душа того или иного цыгана «вдувается» в птицу, а после смерти этой птицы снова возвращается в тело цыгана.
О тех, кто умер неестественной смертью, ходили различные легенды. Так, души утонувших живут в горшках у «хозяина воды», пока тело не разложится; души убитых - в теле диких зверей, пока убийца не будут наказан.

Гюстав Доре. «Цыганские похороны в Триане». Испания. Гравюра 1874 года.

Все группы цыган верили, что тот, кто умер неестественной смертью, может, став привидением, вернуться и нанести вред. Поэтому при поминании умершего цыгана говорили: «Пандадо лехко дром» или «кашт бар анде лехко дром», то есть «Закрыта его дорога». Страх перед так называемыми «нечистыми покойниками» отразился в фольклоре кэлдэраров. В одной из баллад цыган Дёрди к ужасу всего табора поднялся во время похорон и гнался за цыганами девять дней и девять ночей!
Согласно обычаю все родственники умершего должны (если есть такая возможность) собраться на похороны. Если умирал мужчина, то днем и ночью около тела сидели мужчины, добром вспоминая усопшего; цыганки в это время готовили еду для поминок. Если умирала женщина, рядом с телом постоянно находились близкие родственницы.
Прощаться с умершим заходил весь табор. Чем выше был его авторитет, тем больше собиралось народа. «Целую ночь сидел табор возле шатра умершего, - пишет известный цыганский драматург И.Ром-Лебедев, - ...вспоминали, какой был удалец покойный, какой был удачливый на конном базаре... «И пел, сыр Дэвэл (как Бог) и плясал: «один был на свете плясун! И деньги ему сами в руки шли...»
Вспоминая, обращались к покойному, как к живому. «А помнишь, Сеня, как мы с тобой...» Иногда подносили усопшему стопку, угощали его... Я сам был свидетелем этого.»

К концу ХIХ века в России хоронили умершего, согласно правилам православной церкви, на третий день. Но из бесед с пожилыми цыганами, мы знаем о том, что бывали случаи похорон в день смерти, или на второй день после смерти. В течение всего времени до погребения, покойника не оставляли одного.
На следующий день после смерти, если вблизи оказывалась церковь, приглашали священника, а если нет – обходились и без отпевания.
Перед тем, как положить покойника в гроб, его обмывали, надевали на него, как правило, новую одежду. У цыган, как у многих народов, существовало представление, что в «новую жизнь» надо прийти чистым и хорошо одетым. Старики готовили себе смертную одежду заранее. У кэлдэраров покойнику между пальцами обязательно клали деньги - по народным верованиям эти деньги необходимы, чтобы оплатить дорогу в потустороннем мире. Этот момент отразился в цыганской клятве, которую дают, если не могут дать взаймы: «Те ттав ле ловэ мангэ машкар ле ная те сы ма». В переводе это означает: «Положить мне деньги между пальцами, если имею [что дать]».
Цыгане хоронили умерших на городских или сельских кладбищах, оказавшихся поблизости. Когда кто-то умирал по дороге, вдалеке от жилья, его хоронили прямо в лесу.
Если в шатре во время выноса тела в вёдрах или в других сосудах была вода, её выливали вслед за процессией. Участникам похоронной процессии не следовало идти парами, чтобы одна смерть не повлекла за собой другую. С начала ХХ века покойника уже отпевали в церкви. На кладбище цыгане бросали в могилу горсть земли, приговаривая: «Мек те авел вушоро пхув пе лесте» (Пусть земля ему будет легкой). На обратном пути нельзя было оглядываться назад - иначе душа умершего потянется вслед. Иногда, уходя с кладбища, зажигали спички и бросали их за собой.

Надо сказать, что у подавляющего большинства народов похороны близких людей - это всегда печаль; люди не стесняются проявлять своё горе, носят траур. Поэтому не могут не удивлять противоположные описания. Тем не менее, они существуют. В журнале XIX века «Всемирная иллюстрация опубликован репортаж о цыганских похоронах в Трансильвании - в нём утверждается, что на обратном пути участники похорон танцевали. Рассказ проиллюстрирован гравюрой, подпись под которой гласит: «Цыганские похороны в Семиградской области». Считая, что взгляд автора заметки слишком ироничен и приземлён, мы всё-таки приведём его описание полностью.
«Кто в первый раз увидит цыганские похороны, - пишет наблюдатель, - того поразит шум, гвалт, и вопли толпы, сопровождающей покойника. Цыгане - большие охотники сопровождать похоронные процессии своих товарищей потому, что при этом им предоставляется возможность дарового угощения. Как только умрёт кто-нибудь из оседлых цыган, его ближайший родственник немедленно бежит к помещику и выпрашивает из съестных запасов на тризну. Отказ в подобных случаях - вещь почти небывалая, солонины и «паленков» (пшеничного хлеба) всегда добудут вдоволь. Из этих-то даровых запасов и устраивается угощение и на него собирается толпа знакомых покойного. Ближайший родственник умершего садится на коня и ставит перед собой на холку лошади гроб, а за ним идут пешком все провожатые, громко голося и рыдая и корча печальные рожи. К этому гвалту примешивается нестройная музыка сопелки и скрипки или другого музыкального инструмента (цыгане - все музыканты). Как только гроб засыпан землёю, жалобный тон музыки переходит в весёлый, плач и рыдания смолкают, и начинается бешеный чардаш (цыганский танец), выплясывая который вся толпа возвращается с кладбища в селение. В доме покойного начинается пир, и после угощения опять идут танцы, которые продолжаются далеко за полночь.»

Современный похоронный обряд молдавских цыган из города Сороки имеет некоторое сходство с описанным выше. В 1998 году Мирчу Черари, местного булибаши хоронили только на четырнадцатый день после смерти -ждали, пока соберутся все, кто хочет с ним проститься, а также всё это время строили для него специальный склеп, отделанный итальянским и индийским мрамором. В склепе были сделаны несколько ниш, красивые узоры на стенах, камин и бар с любимыми напитками покойного. Поскольку умерший занимался бизнесом, то на мраморный стол в его могилу поставили компьютер с принтером и факс. Многотонную крышку склепа задвигали сорок мужчин. Надрывное причитание по покойному сменилось весёлыми песнями. Разумеется, такие серьёзные затраты, которые были в семье Черари, не могут себе позволить семьи с меньшим материальным достатком. Однако, сам характер похорон тот же. Перед похоронами возле дома покойного 10-12 дней горит костёр, у которого собираются постепенно съезжающиеся из дальних мест люди. Хоронить принято в склепе с устроенными в стенах нишами. В ниши ставится вино и разного рода предметы быта. Молдавские цыгане порой хоронят в гробу со стеклянной крышкой, украшенной религиозной символикой. Семья от имени покойного делает родственникам подарки.

Упоминания о песнях и танцах во время похорон исходят не только из Трансильвании и Молдавии, но и из других регионов. Цыгане во многом перенимают обрядность окружающих народов. Известно, что в некоторых областях Латвии коренное население имеет весьма своеобразное представление о жизни и смерти. Согласно этим верованиям человек рождается на муки, а, умирая, обретает покой и счастье. Соответственно, рождение ребёнка встречалось плачем, а похороны - внешним весельем и радостью. Поэтому совершенно естественно выглядит то, что у так называемых латышских цыган (лотфов) до сих пор можно увидеть «нестандартный» обряд похорон, включающий пение и танцы - об этом рассказывают информаторы из их числа.
Лотфы по вероисповеданию - католики, но при этом они хоронят людей не обязательно на третий день (как требует христианский обычай). Они откладывают похороны на столько дней, сколько необходимо для их подготовки. А сделать нужно следующее: организовать помещение, где могло бы собраться много народа, заготовить продукты, пригласить множество родственников и гостей (у русских цыган на похороны не приглашают). Длятся похороны три дня, но начало их стремятся приурочить именно к пятнице. В первый день собираются практически только старшие по возрасту; они сидят за столом, вспоминают покойного до самого утра. На второй день многочисленные гости приходят в костёл в самой лучшей одежде. После отпевания все идут на кладбище, а затем собираются в ресторане. Цыгане заимствовали у латышей примету, согласно которой у того, кто уйдёт с кладбища последним, в семье кто-то вскоре умрёт. Затем все садятся за празднично накрытый стол, поминают покойного до тех пор, пока кто-либо из его ближайших родственников не скажет присутствующим: «Танцуйте, пойте». После этого начинается обычное цыганское застолье. Поют и пляшут все, кроме родственников покойного. На поминках играет духовой оркестр. Репертуар - в основном, вальсы, марши и польки. Гостям следует принести с собой спиртное, как правило водку (количество зависит от степени родства и материального достатка - обычно ящик или более). Это расценивается как знак внимания. Третий день поминок фактически является продолжением второго.

В таком контексте уже не выглядит столь непонятным описание похорон, появившееся в «Витебских губернских ведомостях» в 1898 году:
«Недавно в цыганском таборе, расположенном близ одного из южно-германских городов, умерла жена одного из главных цыганских вождей. Едва она испустила последний вздох, все члены её рода надели траур, то есть вплели в волосы красные и жёлтые ленты, таким же образом они украсили гривы и хвосты своих лошадей. Затем все принесли подарки и расположили колоду карт с червонным тузом посредине. На следующий день была поставлена особая палатка из красного холста, в которой в тёмно-красном гробу было положено тело. Перед палаткой разложен огонь, и вокруг него уселись все родственники покойной, прославляя по очереди её добродетели. Со всего околотка стекались цыгане и, входя в семейный круг, пели хвалебные гимны. Когда тело хоронили, всё племя сопровождало его, а впереди ехали верхами шестеро цыган, причём музыканты играли самые весёлые мотивы.»
Подчеркнём, что описанные похоронные традиции настолько редки, что большинство цыган России даже не подозревает об их существовании. Почти все этнические группы подолгу добровольно держат траур - как правило, год, а иногда и дольше. В этот период цыгане ни в коем случае не поют и не танцуют. Что касается более традиционного ритуала похорон, приведём сведения о нём у ряда групп, проживающих в России и за её пределами.
Немецкие цыгане клали тело покойного в выдолбленное дерево, которое к середине XIX века сменил простой гроб. В могилу лили вино, пиво или водку - смотря что цыган любил при жизни. Одежду, постель и одеяло покойного сжигали под открытым небом. В редких случаях, когда после умершего оставалось больше денег, нежели нужно на погребение и на первые нужды табора, родственники раздавали подаяние беднякам близлежащей деревни. В знак уважения и любви на могиле сажали дерево; через год старались вернуться и смотрели, прижилось ли оно. Если нет - сажали новое. «Ни один цыган не пройдёт мимо могилы соплеменника, не вылив на неё несколько капель вина, пива или водки...» - писал Рихард Либих.
Отголоски упомянутого (видимо древнего) обычая, можно заметить и у цыган России. Сейчас во время поминок на скатерть льют водку и кругообразным движением водят по ней донышком чарки.

У кэлдэраров к концу XIX века обряд похорон выглядел следующим образом. С кладбища цыгане шли в шатер покойного, где устраивались поминки - (помана). На стол было положено подавать всю еду одновременно. Никаких особых поминальных блюд не было. Существовало лишь одно ограничение - в еду не клали лук и перец, чтобы умершему не было горько. Одно место за столом оставляли свободным. Самый близкий родственник покойного отведывал первым каждое блюдо. Когда пили водку или вино, то отливали немного на землю или на хлеб, говоря при этом: «Те авел англа лесте» (На помин его души). Из-за поминального стола все вставали одновременно.
Как у всех православных, умершего поминали на девять и сорок дней, затем через полгода и год. В знак траура близким родственникам покойного не разрешалось девять дней носить головной убор, мыться, менять бельё. Мужчинам не положено было бриться. Сколько будет длиться траур, зависело от желания самих родственников. Когда проходили полгода или год, в знак окончания траура, цыгане снимали с себя верхнюю одежду, поливали её вином, танцевали на ней, а затем эту одежду сжигали.

Прощание с усопшим. 30-е годы ХХ века.

Кэлдэрары строго соблюдают обычай по прошествии полугода и года дарить чужому человеку (не родственнику) специально приобретённые предметы новой одежды. Если покойный был мужчина, то дарили бельё, рубашку, костюм, обувь, головной убор, чашку, ложку, тарелку, бритвенный прибор. Если умирала женщина - покупали юбку, кофту, платок, гребень. Человек, которому дарили купленные вещи, надевал всё новое, и его усаживали на почётное место. Согласно представлением цыган о загробном мире, подарив постороннему необходимые предметы и одежду, родственники опосредованно дают умершему возможность на «том свете» иметь всё необходимое. Данный ритуал перекликается также с существовавшими у многих народов обычаями снабжать покойного во время захоронения предметами быта.
Поминание умершего считалось долгом не только семьи, но и других родственников. Существовал ряд примет, «оповещающих» живых о том, что его плохо поминают или не выполнили тот или иной обряд. Так если покойный часто снится, родственники торопятся его помянуть - либо заказав в церкви специальную службу, либо накормив, угостив и сделав подарок случайному прохожему.
Родственники помогали друг другу не только в проведении похорон и поминок, но и в материальном отношении.
Поскольку цыгане России перешли на оседлость, у них появилась возможность регулярно, из года в год собираться на могилах предков. Традиционное уважение к старшему поколению (можно даже сказать культ предков) выразилось в том, что и десятилетия после смерти человека его поминают близкие родственники. Они собираются на кладбище в день смерти покойного, даже если для этого нужно ехать в другой город.
Кроме указанного конкретного дня, существуют различные дни поминовения, определённые народным календарём. Эти поминания связаны с религией. Особенно «популярными» у цыган днями поминовения являются так называемая Радоница (на десятый день Пасхи) и Троица (по-цыгански Русаля). В указанные дни родственники идут на могилу, берут с собой вино, пиво, еду. Когда пьют сами, льют немного на могилу. На кладбище угощают друг друга едой, переходя от одной ограды к другой, поскольку в местах компактного поселения существует много цыганских могил - соответственно, день поминовения отмечает много цыганских семей. Уходя, оставляют часть еды для умерших - на Пасху обязательно крашеные яйца. Аналогичные обряды существовали и у народов, среди которых жили цыгане - русских, молдаван, болгар, сербов, черногорцев, македонцев и других. Согласно народным поверьям, если не поминать умерших в эти дни на их могиле, в церкви или хотя бы просто за столом, то они на «том свете» будут голодными. К таким поминкам цыгане готовятся заранее. И в наши дни, цыгане, даже, если они забыли значение некоторых обрядов, выполняют все внешние каноны беспрекословно.

Источник >>>

Игры детей и молодёжи в цыганских кочевых таборах

Статья Н.В.Бессонова

При рассмотрении цыганских традиций этнологи описывали прежде всего свадебную обрядность, обычаи, связанные с родами и похороны. Широко обсуждались проблемы, связанные с ритуальной нечистотой (пэкэлимос или магримос). Определённое внимание уделялось в научных публикациях трудовому воспитанию детей. В то же время вопрос о цыганских играх в российской этнографии никогда не ставился. Цель данной статьи - восполнить этот пробел. Естественно, собранная мной в национальной среде информация является пока отрывочной, однако уже сейчас можно сделать некоторые предварительные выводы.

Во-первых, в игровой форме цыганские дети из кочевых семей готовились к взрослой жизни, развивая силу, ловкость или профессиональные навыки.

Во-вторых, именно от образа жизни конкретной цыганской этногруппы зависели формы детского, подросткового и молодёжного досуга.

В-третьих, сами игры были заимствованными у местного населения.

Германия. 1924 г. Хоровод возле цыганских фургонов. Снимок из архива ROM e.V.

При всей своей кажущейся очевидности последний тезис требует более развёрнутого обсуждения. До сих пор не получило должной оценки наследие А.П.Баранникова, работы которого либо переиздаются без всяких комментариев, либо получают высокую оценку и цитируются как авторитетный источник. Между тем, в основу своих трудов, напечатанных в 1930-е годы, А.Баранников положил порочный тезис об органически присущей цыганам криминальности. Пытаясь доказать эту мысль, советский цыгановед шёл на прямые фальсификации, а также тенденциозно трактовал исторические источники. Несомненно, коллеги понимают, что я имею в виду - однако напомню одно из положений, которое является для А.Баранникова программным. По утверждению этого автора главным этнокультурным контактом кочевых цыган с местным населением было общение в местах лишения свободы. "…Цыганы, особенно же цыганы кочующие, по роду своих занятий не входят в более или менее тесное и длительное соприкосновение с представителями других профессий, кроме воровской",- пишет он в статье "Цыганские элементы в русском воровском арго".

Я не буду утомлять читателей сходными цитатами - все они однотипны и повторяют мысль, что таборные семьи были изолированы от окружающего населения, поскольку их способ заработка способствовал полной обособленности. По Баранникову единственное место, где кочевые цыгане подолгу общались с русскими и украинцами - это тюремная камера. Мой коллега В.Шаповал подготовил доклад, разоблачающий недостойные методы, которыми цыгановед сталинского периода в десятки раз "увеличил" количество цыганских слов в воровском арго. Я же напомню то, о чём А.Баранников (и те, кто его некритически цитируют) предпочитают умолчать. Главным этнокультурным контактом кочевых цыган было общение с крестьянами, у которых на зиму снималось жильё. В Российской империи, а позже и в СССР таборы всех этногрупп проводили зимние месяцы в деревнях, что привело в итоге к огромным заимствованиям в материальной культуре, фольклоре, языке и обычаях. Влияние крестьянской культуры на кочевые таборы было массовым и постоянно действующим фактором (в то время как массовость тюремных отсидок опровергается статистикой). Впрочем, сама жизнь опровергла клеветнические тезисы А.П.Баранникова всего через десять лет после их опубликования. Когда началась Великая Отечественная война, цыгане (как оседлые, так и кочевые) отважно воевали с оккупантами, проявив тем самым, не криминальное, а патриотическое сознание. Самопожертвование, проявленное цыганами в партизанских отрядах и в рядах Красной армии, стало предметом моих многолетних изысканий. Надеюсь, публикация данных фактов поможет нашему цыгановедению переосмыслить отношение к трудам А.П.Баранникова и его сторонников.

Реальная жизнь отличается от стереотипов массового сознания. Принято считать, что кочевые цыгане были поголовно неграмотны. Между тем, работа в национальной среде позволяет опровергнуть это утверждение. В ряде этнических групп было принято отдавать детей в школы в период зимовки. В результате даже в довоенный период в таборах сэрвов, русских цыган и кишинёвцев насчитывалось немало грамотных людей. Интересно, что кочевые родители отправляли учиться не только мальчиков, но и девочек. Полагаю, не надо доказывать, что многомесячное пребывание в школе приводило к тому, что цыганские дети немало перенимали от своих славянских сверстников. Относится это и к играм.

Впрочем, и в тех этногруппах, которые игнорировали образование (влахи, кэлдэрары, плащуны) заимствования в игровой области были не меньше. Авторы советского периода любили подчёркивать, что между кочевыми цыганами и местным населением лежала пропасть. Принято писать о постоянных преследованиях со стороны властей и нетерпимости крестьян, гнавших таборы со своих земель. Без всяких сомнений, факты такого рода имели место. Но не они определяли общую атмосферу. В опровержение укоренившихся штампов приходится напоминать, что цыгане получили в Российской империи юридическое равноправие с момента своего прибытия, а население относилось к ним в целом терпимо. Несмотря на "чёрную мифологию" крестьяне видели в кочевых таборах определённую пользу. Цыгане снабжали деревню дешёвыми ремесленными изделиями, а гадание и цыганская музыка вносили разнообразие в размеренную жизнь. Простая логика показывает, что если бы крестьяне разделяли расистские взгляды ряда цыгановедов, они не стали бы впускать на зиму в свои дома "неисправимых преступников". За столетия, проведённые в тесном бытовом контакте, цыгане и славяне трезво оценили достоинства и недостатки друг друга. Хозяева знали, чего можно ожидать от ежегодных постояльцев. Взаимные симпатии прошли проверку во время гитлеровской оккупации. Благодаря помощи русских и украинцев нацистский геноцид смогли пережить не менее половины цыган. Напомню, для сравнения, что оказавшиеся в сходной ситуации евреи были за редкими исключениями истреблены карателями.

Весьма показательный пример заимствований из русской среды я обнаружил у влашских цыган. Подростки выстраивались друг напротив друга и вели широко известный этнографам диалог:

- Бояре, мы к вам пришли, молодые мы к вам пришли,

- Бояре, а зачем пришли? Молодые, зачем вы пришли?

- Бояре, нам невеста нужна, и т.д.

Разумеется, эти вопросы и ответы дублировались по-цыгански:

- Тэрнэ, мэ тумэндэ авиле.

- А пал со тумэ амэндэ авиле?

- Амэнди тэрни трэбуй.

- А сави тумэнди трэбуй?

Потом завязывали мальчику глаза платком, и он шёл вперёд, пока не дотрагивался до юной цыганки ладонью. Тогда глаза завязывали уже ей, и она касалась кого-то в шеренге парней.

Кроме того, зимой в хате влашские дети играли в жмурки. Кому-то одному завязывали глаза, и он ловил остальных, ориентируясь на возгласы. Летом отдавали предпочтение игре в прятки. Девочки-власицы освоили скакалку, и даже игру городских школьниц - "классики". Напомню, что в этой статье речь идёт не об оседлых, а именно о кочевых цыганах. Мои информанты провели своё детство в палатках. Тем не менее, приятельские отношения с русскими сверстниками сказались на формах развлечений.

Конечно же, были игры, которые имели более "цыганский" оттенок. Но и они, по сути, были одинаковы как в крестьянской, так и в таборной среде. Я имею в виду игру "в конячки". Дети делали из прутьев и палок дугу, запрягали "тройку" и начиналась резвая беготня. Поскольку обыденное сознание неразрывно связывает цыган с лошадьми, именно этот сюжет прежде всего привлекал внимание со стороны. Не случайно единственная известная мне картина с играющей таборной детворой называется "Цыганская тройка". Данное живописное полотно написал Людвиг Кнаус в 1888 году. Коней здесь изображают мальчишки, а в роли возницы выступает их старшая сестра, которая размахивает поднятым прутиком. По форме стоящих на заднем плане палаток можно определить, что немецкий художник сделал первоначальный эскиз (который также сохранился) в таборе кэлдэраров. Последние, как известно прикочевали в Германию в 1860-х годах.

Людвиг Кнаус. Цыганская тройка. Х., м. 1888 г.

Нет сомнений, что игры, в которых имитировались кони, занимали у всех этногрупп почётное место. Особенно это относится к северной ветви цыганского народа (которая жила за счёт конной торговли). Русские, латышские, польские и финские цыгане имели настоящий культ лошади. Верный конь воспевался в песенном фольклоре, упоминался в сотнях пословиц и поговорок. Мальчики росли в этой атмосфере, поэтому, едва научившись бегать, уже скакали верхом на палочке. Подрастая, они играли в ролевые игры, копируя слова, услышанные на ярмарках. Купание и выпас коней становились источником самых ярких эмоций. Разумеется, родители поощряли интерес сыновей к будущему ремеслу. Менее ожидаемо (и потому особо интересно) то, что отцы в какой-то мере шли против цыганских традиций, желая доставить удовольствие дочерям. Как известно, взрослой цыганке запрещалось ездить верхом (в связи с понятием ритуального "осквернения"). Обычай предписывал цыганке ходить пешком даже на очень далёкие расстояния. И всё же я не раз слышал, что отцы баловали любимых своих дочерей - они усаживали девочку лет четырёх-пяти на лошадиную спину и катали вокруг палатки, держа уздечку в руке. Польская цыганка Анна Орловская рассказала о своей подруге детства, имевшей прозвище Пастырка (т.е. пастушка).

"Она очень коней любила. Нас, девчонок, если увидят отцы возле лошадей - сразу прочь гонят. Мы босиком, а кони многие кованые. Не дай бог наступят, ногу отдавят. Так вот эту Пастырку бесполезно было отгонять. Вечно она возле коней с кнутом бегает, в морды их целует. От слепней "курилку" делает. Ноги у лошадей спутаны, они траву щиплют, и чтобы слепни их не заели, надо костёр развести и сырых веток туда набросать."

Пристрастие девочки к лошадям была совершенно лишним с точки зрения её будущего. Отцы терпели склонности дочерей к "мужскому делу" только до поры. Между прочим, мне известен случай, когда нетрадиционное поведение привело в итоге к трагедии. В конце XIX века девушка из табора лотвов по имени Олго вышла замуж за прибалтийского немца Шульца и стала работать на конном заводе объездчицей. Итог был печален - Олго разбилась насмерть, осиротив малолетних детей.

Итак, при типовом развитии ситуации, цыганские семьи поощряли игры "в лошадок" у мальчиков; девочек же ориентировали на семейные ценности. С этой целью им дарили куклы. Некоторые матери шили их сами, но проще было достать такой подарок в деревне. "У девочек были старые тряпичные куклы, набитые соломой.- вспоминает Анна Орловская. - Матери во время гадания выпрашивали их в крестьянских домах". Интересным показался мне рассказ о времяпровождении девочек в таборах плащунов. Оказывается, возле настоящей цыганской палатки устанавливалась её уменьшенная копия. В шатёрике раскладывались перины с подушками. Матери шили дочкам тряпичные куклы, и в игрушечном таборе устраивались настоящие спектакли. Самодельная кукла "ходила в гости", готовила, укладывалась спать. На ночь девочка устанавливала перед шатром своей любимицы свечку, чтобы ей было не страшно ночью возле "костра".

Важным отличием цыганской игровой культуры был её пацифистский характер. Если у русских детей в дореволюционное время были популярны "казаки-разбойники", а позже на смену пришла игра "в войнушку", то от бывших таборных цыган я ничего подобного не слышал. Вероятно, исключения были. Но отказ от игр военного характера вполне сообразуется с традиционными цыганскими моральными установками.

Из сказанного отнюдь не следует, что мальчиков воспитывали, упуская из виду "мужские качества". Цыган должен был вступать в жизнь готовым постоять за себя. Соответственно, взрослые поощряли состязания, требующие силы, ловкости и стойкости. У русских цыган существовала борьба "пал э кустык". Участвовали в ней подростки в возрасте до 18 лет. Они хватали друг друга за пояса. Победа присуждалась тому, кто сумеет повалить соперника на землю. Допускались подсечки, подножки, броски через грудь или бедро. За состязаниями с интересом наблюдали девочки и даже старики. Точно такая же борьба существовала в таборах кишинёвцев и сэрвов. Интересное описание о временах своего детства оставил Иван Корсун. (следующий далее отрывок посвящён сэрвицкому табору):

"Я вернулся к шатрам и увидел, что собрались молодые ребята и устроили борьбу на поясах. Это когда одна рука держит ремень в брюках спереди, а вторая через плечо. Надо приподнять и повалить соперника, если есть сила. Кто проиграл, тот выходит, а кто победил, борется дальше. Мне попался высокий женатый парень. Он уже имел ребёнка в своей семье. Жена на него кричала, и мать тоже: "Со кэрэс? Нанэ тукэ ладжяво чяворэнца тэ спхандэспэ" (Что творишь? Не стыдно тебе с детьми связываться?).

Но он всё-таки борется со мной на поясах. Поднимает меня, но повалить не может. Я стою на ногах. Опять: крутил, крутил. Никак ему не положить меня на землю. Ну а я споднизу левой рукой хорошо захватил и когда он, нагнувшись, ниже стал - я со всей силы приподнял его и в сторону швырнул. Ремень оборвался в руках. Он растянулся на траве, и брюки сползли без ремня. Мать бросилась на него:

- Дылыно мануш! Акэ со туса кэрдя чяворо. Дык, би-холовэнгиро ачкирдя тут! (Дурак! Вот что с тобой мальчишка сделал. Смотри, без порток тебя оставил!)

Он встал, схватился за штаны, и смех вокруг раздался. Весь народ подошёл уже смотреть из других шатров. А мне он порвал вышитую рубашку. Она у меня ещё долго была как память об этом таборе. Не могу точно вспомнить, какой был год. Сорок девятый или пятидесятый."

Дальше...

У цыган северной ветви был иной подход. Те этногруппы, которые сформировались в славянской среде, впитали нравственные установки и обрядность русских, белоруссов, поляков. Умение девушек "блюсти себя" до свадьбы было правилом у коренного населения. Как известно, русские родители спокойно отпускали молодёжь "в хоровод". Под хороводом здесь понимается "весеннее-летнее времяпровождение деревенской молодёжи в разных его видах", включавшее в себя песни, пляски и ролевые игры. При этом "почти повсеместно широко бытовали среди молодёжи игры с поцелуями, а также считалось вполне уместным закрепление определённых пар парней и девушек, которые не скрывали взаимной симпатии". Разумеется, я не буду пересказывать хорошо знакомые этнологам и фольклористам факты из жизни русской деревни. Отмечу, что в таборах существовал аналог "хоровода" - вечерние посиделки у костра.

В общем и целом родители в этногруппах русска рома и польска рома доверяли подрастающему поколению. Поэтому браки были более поздними, нежели у котляров. Вечерами родители отпускали девушек в молодёжную компанию. Считалось достаточным, если за ней наблюдал родной или двоюродный брат. По котлярским меркам на подобных посиделках было слишком много вольностей. Но раскованность не переходила в распущенность; ночные потехи имели строгие рамки. Доверие родителей дочери не оправдывали крайне редко. Ещё Т.Киселёва в своей диссертации 1952 года подметила эту особенность психологии русских цыган, цитируя характерную фразу: "Пусть погуляют. Дело молодое…" Такую снисходительность отец с матерью могли себе позволить именно потому, что не ждали на будущей свадьбе позора.

Польская цыганка Анна Орловская (из табора, кочевавшего в Белоруссии) была участницей посиделок накануне указа 1956 года. Ниже я приведу запись её воспоминаний:

"Когда ребятам и девчонкам уже лет по 15-16, они вечерами собирались у костра. Иногда их много. Человек пятьдесят. Они пели, плясали, играли в фанты. Вначале соберут со всех залог. Что-то, чем дорожишь - например, колечко или бусы.
Вот девушке скажут отвернуться, а сами передают эту вещь из рук в руки. Потом ей надо угадать по глазам, у кого залог.

- У тебя!

- Не попала!

Теперь, чтобы вернуть своё колечко, надо сделать, что скажут. Например, загадают ей спеть или станцевать. Бывало и так. Все знают, что за девушкой парень ухлёстывает. Тогда им велят целоваться. Здесь же сидит её брат двоюродный, или ещё кто. Но он не вмешивается, потому что знает - их вот-вот поженят.

Конечно, девушка отказывается целоваться при всех. Тут этой паре говорят: "Ладно, принесите дрова". Они уходят и в темноте целуются. Ну а если девчонка ещё никого не любит, ей дают другое задание - например, испечь для всех картошку.

Случалось и нехорошо. Мою двоюродную сестру Маню, красавицу, парень сватал, но родители её не отдавали. И вот вечером у костра в фанты играли, и послали их за водой.

Они не вернулись.

Наутро в таборе крик: "Нашлэ!" (сбежали)

Появились они только через три дня. Пришлось играть свадьбу."

Примерно ту же картину описывали мне и другие пожилые женщины. Так, при полевой работе под Петербургом я расспрашивал русских цыганок из родов сетки и малявчонки. По их словам, после песен и веселья начинались игры. Карты считались делом взрослым, а вот в "фанты" и "ремешки" все играли охотно. Тот, кого выбрали водящим, собирал в шапку залог. Это могли быть серёжки, кольца, дорогие платки - словом вещи, с которыми жалко расстаться. Потом, держа предмет за спиной, водящий говорил: "Что этому фанту сделать?". Назначалось какое-нибудь смешное или затруднительное задание, которое волей-неволей приходилось исполнять к общему удовольствию всей компании. При игре "в ремешки" штрафные санкции были серьёзнее. Водящий бил по ладони ремнём 15 раз. И здесь требовалось проявлять стойкость.

В Смоленской области я записал от цыганки Марии Тимченковой подробности упомянутой выше игры "в ремешки". Ребята и девушки 17-18-летнего возраста, рассаживались парами. Водящий подходил к первой паре и спрашивал:

- Ну со, чяво,бикнэса пэскирья ромня? (Ну что, парень, продаёшь свою жену?)

- На, мэ на бикнава, миры ромны гожо - джяла дэ гав, янэла балэвас, мас, парнорэ, ловэ. Хуланы мандэ ромны, хуланы! (Нет, не продаю. У меня жена хорошая - ходит в деревню, приносит мясо, яйца, деньги. Хозяюшка моя жена, хозяюшка!)

- Ну, чяво, рикир-пэ! Бишто панч сымири! Дэ васт. (Ну, парень, держись! Двадцать пять ремешков. Давай руку.)

С этими словами водящий бьёт по руке 25 ударов. Парень терпит, виду не подаёт. Водящий переходит к следующей паре.

- Ну со, чяво, ту бикнэса пэскирья ромня? (Ну что, парень, ты продаёшь свою жену?)

Тот не хочет ради этой девушки страдать и отвечает:

- Ай, морэ, миры ромны на дасави, сыр раньше ёй исыс добисарка. Бикнава мэ ла. (Нет, дружище, моя жена не такая, как раньше была добытчица. Продаю её.)

Девочка от него уходит, он берёт себе другую "жену". А водящий идёт дальше от пары к паре и проверяет стойкость "мужей". Потом начинается второй круг.

- Ну со, чяво, бикнэса пэскирья ромня? (Ну что, парень, продаёшь свою жену?)

- Миры ромны хуланы. Каравэла лачё хабэ, драбакирла куч - на бикнава. (Моя жена - хозяйка. Готовит хорошо еду, гадает удачно - не продаю).

- Дэ васт. (Давай руку)

Парень снова подставляет ладонь. Дают ему 30 ударов, но уже полегче.

Далее игра продолжается до тех пор, пока не составятся прочные пары. Суть игры "в ремешки" состояла в том, чтобы ребята имели возможность проявить свои мужские качества перед девушками. Терпя удары, парень показывал своей избраннице, что готов ради неё пострадать, а она делала из этого выводы.

Дальше...

Закончить свою статью я хотел бы своими наблюдениями, сделанными на современных таборных стоянках. После указа 1956 года кочевье всех описанных выше цыганских этногрупп полностью прекратилось. Однако, и в наши дни существуют два сообщества, которые можно с определённой натяжкой назвать кочевыми. После распада Советского Союза экономический кризис вынудил уезжать за сотни километров от своих домов как венгерских цыган из Закарпатья, так и среднеазиатских люли. Трудно найти более полярные по ментальности и обычаям этногруппы. Люли, именующие себя мугатами - мусульмане по вероисповеданию, а венгерские цыгане (именуемые далее "мадьярами) - католики и протестанты. У выходцев из Узбекистана и Таджикистана очень сильны семейные ценности, мадьяры же культивируют полную свободу нравов. В из таборах не осуждаются разводы и считается нормальным, если девушка до свадьбы имеет несколько половых партнёров. Мугаты абсолютно не криминальны, а среди мадьярок не редкость карманные воровки. Вместе с тем, чисто внешне наблюдается и большое сходство. Женщины и дети в обоих этногруппах занимаются попрошайничеством на улицах российских городов (данный промысел ранее был характерен для цыганок всех стран). Палатки, покрытые полиэтиленом настолько похожи у мугатов и мадьяров, что отличить их затруднительно. Более того, я наблюдал случаи, когда таборы из Закарпатья и Узбекистана располагались в лесу рядом, и между современными кочевниками завязывались приятельские отношения.

Насколько я мог заметить, семьи среднеазиатских цыган основаны на взаимном уважении супругов. Если мужчины не могут найти работу в строительстве или сельском хозяйстве, они не видят ничего зазорного в приготовлении пищи и прочих хозяйственных делах. Несмотря на крайнюю бедность мугатских таборов, детям изредка покупают сладости и мороженое. Во время выпрашивания милостыни и старой одежды в сельской местности, родители не забывают об игрушках. Я видел на таборных стоянках кукол, маленькие колясочки и даже трёхколёсные велосипеды.

Играя вокруг табора в салочки, мальчики одновременно выполняют сторожевые функции. Их задача сводится к тому, чтобы заметить посторонних на дальних подступах и предупредить мужчин (после чего цыган, ответственный за порядок, выходит навстречу незваному гостю для переговоров) На стоянке возле Шатуры я обратил внимание на мальчика с мастерски сделанной рогаткой. Подобные я видел только в фильмах сталинской эпохи. Мать объяснила мне, что её сын охотится на голубей в голодные дни, когда ей не удаётся ничего выпросить. Не берусь судить, насколько правдиво это объяснение. С уверенностью можно сказать, что система воспитания в мугатских семьях очень эффективна. Те же самые дети, которые могут показаться на улицах назойливыми, ведут себя возле палаток весьма достойно. Они вежливы со старшими и охотно помогают родителям по хозяйству.

Мальчик-мугат с рогаткой на таборной стоянке в Подмосковье. 1998 г. Фото: Н. Бессонов.

Ситуация в мадьярских таборах диаметрально противоположна. Матери заботятся только о том, чтобы сытно накормить сыновей и дочерей. В остальном дети полностью предоставлены сами себе. Поскольку в некоторых палатках есть телевизоры и видеотехника, работающая от аккумуляторов, подрастающее поколение испытывает сильное влияние со стороны боевиков и даже кассет с эротическим содержанием. Соответственно, мальчики постоянно имитируют приёмы боевых единоборств. Их игровая подготовка к семейной жизни весьма своеобразна. Следует пояснить, что мадьяры столетиями жили оседло и начали вести полукочевой образ жизни только в постсоветский период. Они не имеют традиций, характерных для прочих этногрупп. В девяностые годы ХХ века у закарпатских цыган, выезжающих на заработки в Россию, сложилась следующая модель семейных отношений. Мужчины живут исключительно за счёт женщин. Их функция сводится к продолжению рода и обустройству палатки. Досуг мадьяров подчинён картам, причём играют они на деньги, которые приносят из города жёны. Материальная зависимость мужчин привела к неограниченной свободе женщин. Удачливая добытчица может менять мужа множество раз, не подвергаясь осуждению со стороны табора. Иногда у цыганки все дети от разных мужей. Подрастающий мальчик видит, что у него есть шанс на обеспеченную жизнь только если он сумеет удачно жениться. Для того, чтобы обратить на себя внимание девушек, он должен быть отчаянным в драках, а также хорошо плясать. В силу этого мадьярские ребята упорно учатся народным и современным танцам, добиваясь порой виртуозного мастерства. Всё свободное время они играют в карты. Взрослые мадьярки рассматривают игру своих мужей как потенциальный источник пополнения семейного бюджета. Действительно, хороший игрок способен за одну ночь добыть деньги, на которые семья может жить несколько месяцев. Цыганские мальчики мечтают о том дне, когда перестанут ходить на промысел вместе с матерью и сёстрами. Женившись, и получив в своё распоряжение постоянный доход, они смогут делать ставки в азартных играх. Готовясь к этому будущему, подростки рассматривают карты не как забаву - а как единственное достойное мужчины занятие.

Что касается мадьярских девочек, они охотно подражают своим матерям, привязывая куклу за спиной. Став постарше, они играют "в резиночку". Суть забавы состоит в том, что две девочки становятся напротив друг друга, натянув над землёй закольцованную резинку. Их подружки прыгают через два эластичных барьера, проявляя свою ловкость. Это также заимствованная игра. У русских школьниц она стала популярной ещё в 1980-е годы.

В заключение мне хотелось бы призвать коллег, ведущих полевые исследования, включать вопрос о цыганских играх в программу своих бесед с пожилыми информантами. Поколение, которое помнит своё детство накануне указа 1956 года, всё ещё находится в трезвой памяти. Ещё не поздно совместными усилиями ликвидировать пробел в этнографических описаниях.

Источник >>>

Цыганские сказки

Волшебный цветок

Произошла эта история в старые года. Жила в одной деревне цыганская семья. Жили они оседло, бедно жили. Избенка у них была такая неказистая, что и поглядеть не на что: крыша покосилась, в стенах щели проглядывают, и ветер сквозь эти щели свистит.
А тут прошел слух по деревне, что в таком-то и таком-то месте клад зарыт и клад этот старинный. Вот и выбрал цыган ночку потемней, запряг лошадку свою и поехал за кладом.

Подъехал цыган к тому месту, где клад зарыт, и копать принялся. Много ли, мало ли времени прошло — никто об этом не знает, только вдруг стукнулась лопата цыгана обо что-то твердое. Обрадовался цыган, стал быстрей копать. Отрыл цыган большую каменную плиту. "Вот, — думает, — подниму эту плиту и стану богатым человеком. Будет семья моя в Достатке жить, будут купцы при встрече со мной кланяться". Однако попытался цыган плиту приподнять, Да видит: пустое дело, одному никак не справиться. Рванулся цыган домой, взял с собой шурина, детей взял, тех, что постарше. Снова стали они все вместе плиту поднимать, однако плита даже не пошевелилась.
Наутро весть о кладе облетела всю деревню. Сбежались мужики с ломами да лопатами, стали эту плиту выворачивать.

— Ничего! Клада на всех хватит, — решили деревенские промеж себя.
Возились, возились мужики вокруг плиты, и так и этак ее пытались поднять, да только все понапрасну: плита как в землю вросла — не сдвинуть ее с места, и все тут. Плюнули мужики и разошлись.
Однако кончим об этом говорить. Вот Иванов день подошел. Собрался народ в церкви: попа слушают. И цыган со своей семьей тут же на паперти сидит. В полночь, когда кончилась служба, стал народ расходиться. А в ту пору все в лаптях ходили, из лыка березового сплетенных. Вот идет цыган от церкви, смотрит под ноги: что такое? От одного лаптя сияние исходит. Пригляделся цыган, а это цветок диковинный в лапте у него застрял. Показал он цветок матери своей, а та ему и говорит:

— Сынок, счастье-то какое! Раз в году это только бывает — на Иванов день. Расцветает этот цветок для того человека, кому клад хочет открыть. Это, сынок, тебе весточка от хозяина клада.

Припустил цыган домой, схватил лопату. Прихватил он шурина своего на всякий случай, и поехали они к тому месту, где каменная плита была. Подъехали цыгане, спрыгнули в яму, руками схватились за плиту, и она сама подалась, легкой стала, как перышко. Отодвинули они плиту, смотрят: а под ней котел стоит, доверху заполненный золотом. Вытащили цыгане котел, на телегу поставили, в рогожку завернули. Только они собрались уезжать, как из ямы старик вылезает — весь седой, волосы лохматые, брови торчком стоят. Вылезает этот старик и говорит:

— Не торопитесь домой возвращаться. Не весь еще клад вам в руки дался. Поезжайте туда-то и туда-то, увидите деревню, за ней река протекает, а через речку мост перекинут. Ищите под этим мостом, там сорокаведерная бочка золота спрятана. Обрадовались цыгане такому чуду, хлестнули лошадей и помчались, даже со стариком не простились, даже поблагодарить его позабыли. Покачал головой старик, усмехнулся и опять в эту яму провалился. Налетел тут ветер и заровнял яму. А сверху трава поднялась.

Приезжают цыгане к указанному месту, деревню проскочили, к реке подъехали. Вдруг видит цыган: а цветок-то его волшебный пропал куда-то.
— Что такое? — говорит цыган шурину. — Только что был цветок, и вдруг его нет!
— Да, наверно, ты его по дороге обронил! — отвечает шурин. — Бог с ним, с цветком этим, место мы знаем, так что нам этот цветок уже ни к чему. Раздевайся, пошли бочку искать.

Разделись цыгане, зашли в воду, стали золото искать. Лазили, лазили, чуть не утонули в реке, а бочки нет, как нет.
— Видать, обманул нас этот старик, — стуча зубами от холода, сказал шурин цыгану, вылезая на берег.
Вернулись цыгане домой, рассказали все, как было, а мать и говорит:
— Эх, сыночек, надо было вам того старика отблагодарить, а вы поторопились скорее за золотом поехать. Вот он и забрал волшебный цветок.

Однако и того клада, что дался цыгану в руки, хватило ему и детям его на всю жизнь.

Разбогател цыган, дом новый построил, лавку купил, стал жить припеваючи.